Решение пришло неожиданно. Отвлечь внимание Михеля на себя. Налететь на мага быстро и стремительно.
Прыжок в седло. Отрубленную ногу — прочь из стремени. Пятками — по мокрым от крови бокам…
Конь ринулся вперёд. Тимофей, вопя и не слыша собственного крика, поднял меч. Увы, его намерения предугадали, и его мысли прочли. Слишком быстро.
Михель не отводил рук от Угрима, но, наверное, латинянский маг всё же сотворил какую-то волшбу, наверное, было какое-то движения пальцев, которого Тимофей даже не заметил. Конь вдруг встал, как вкопанный. Тимофей удержался в седле лишь благодаря высокой передней луке.
Жеребец рвался и не мог сдвинутся с места. Все четыре копыта намертво приросли к Тропе. Ноги Тимофея тоже что-то сильно, до хруста сдавило. Застонав от боли, он глянул вниз.
Крысий потрох! Широкие стремена сплюснулись, охватив обе стопы железными колодками.
Тимофей попытался соскочить с седла. Какое там! Стремена держали ноги, словно клещи. Он попытался выпростать ногу из сапога. Не смог. Сдавленный сапог был тесен, как вторая кожа, малейшее движение причиняло боль. Всадник был столь же беспомощен, как и конь под ним.
А тут ещё какая-то тяжесть навалилась на пах, живот и поясницу. Седельные луки! Тимофей в ужасе понял: высокие луки рыцарского седла сжимались, словно пресс. Они стискивали его, грозя раздавить потроха и переломать кости.
Вот так отвлёк вражьего чародея! Вот так помог князю!
Бессильная злость, отчаяние и ярость, а отнюдь не трезвый расчёт, заставили его сделать это. Превозмогая боль, Тимофей с плеча, со всей дури, швырнул в Михеля обнажённый клинок.
Меч завертелся среди колдовских искр.
Пустое! Сразить врага таким образом почти невозможно. Меч — не сулица и не метательный топор, не для того он кован, чтобы им кидаться в бою. Так врагу не раскроить череп и не проткнуть брюхо. Так противнику трудно нанести сколь-либо серьёзную травму. Даже если противник — без доспехов. Это известно любому. Михелю, наверняка, известно тоже.
И всё же об этом забывается, когда прямо на тебя летит, кувыркаясь, тяжёлый обоюдоострый латоруб.
Михель забыл.
На краткий миг, он всё же отвёл руки от Угрима. На очень краткий: чародей не сломал, не испепелил и не расплавил клинок Тимофея, он просто смахнул его в сторону. И…
«Молодец!» — одобрительный голос князя прозвучал в голове Тимофея.
И Михель пропустил удар. Одновременный удар двух других клинков. Гораздо более опасных. Угрим взмахнул руками так быстро, что рук волхва не было видно. Незримые магические мечи, являвшиеся продолжением княжеских дланей, на этот раз достали-таки Михеля.
Голова и шея мага вывалились из аккуратного треугольного выреза между ключиц. Кровяной фонтан ударил под своды Тёмной Тропы. Однако тело с зияющей раной в плечах падать не спешило. И разведённые в стороны руки не дёргались в бессмысленной агонии. Руки Михеля творили последнюю волшбу. Голова, лежавшая у ног чародея, смотрела с лютой ненавистью. Бледные губы Михеля слабо шевелились.
«До чего же сильный колдун!» — в который раз поразился Тимофей.
Седельные луки разжались. Стремена отпустили ноги. Конь выдрал, наконец, копыта из вязкого мрака Тропы. Магия издыхающего чародея была теперь направлена на другое.
Михель всё не падал. Михель колдовал. И Тимофей заворожено смотрел, как брызжущая вверх кровь, зависала над безголовым телом мага неподвижным багровым облаком. Как бурлила и вскипала под чёрными сводами. Как напитывалась светом колдовских искр…
«Берегись!» — пронеслось в голове. Это была не мысль Тимофея. Это была мысль-крик, мысль-предупреждение Угрима.
«Всё-таки мысль быстрее слов и действий», — отстранённо подумал Тимофей.
А князь уже метнулся вперёд. Горб Угрима уткнулся в конскую морду. Князь-волхв раскинул руки и быстрым движением ладоней вычертил в воздухе защитный знак. Слабое мерцание, словно искрящаяся в лунном свете снежная позёмка, окутало Угрима, Тимофея и коня, на котором сидел Тимофей.
Это произошло за миг до того, как широкие рукава безголового мага колыхнулись в их сторону. Уже падая, Михель швырнул свою кровь по Тёмной Тропе.
Ярко-красное облако наткнулось на волховскую защиту, дохнуло горячим и влажным. Тимофей едва удержал перепуганного жеребца.
Вихрь жгучих алых капель обогнул магический щит, как волна огибает скалу. Вихрь устремился дальше. Обрушился на сражающихся латинян и ищерцев, не прикрытых колдовством.
Тимофей оглянулся. Ужаснулся…
Кровяной крап не щадил никого. Густая красная сыпь насквозь прожигала щиты, латы и шлемы, пронзала мягкую податливую плоть.
Всё закончилось в считанные мгновения. Беззвучная битва на Тропе прекратилась. Некому потому что стало биться.
Люди и лошади лежали вповалку. Над телами вились тонкие дымные струйки. Разноцветные искры колдовского пути, взбудораженные магическими токами, постепенно успокаивались.
Тимофей покачал головой. Он был жив. Угрим — тоже. Уцелел и конь, оказавшийся под волховской защитой. Дальше, за их спинами, царила смерть: там не выжил никто. Император Феодорлих лишился своих лучших рыцарей. Угрим потерял дружину.
«Что это, княже?! — Тимофей не удержался от едва ли уместного сейчас вопроса. — Что это было?!»
«Последнее проклятье, — услышал он безмолвный ответ. — Проклятье на крови мага. Всех и вся проклятие. Михель поделился своей смертью».
Что ж, латинянский маг был очень щедр.
Тимофей опасливо глянул на обезглавленное тело. Вздохнул с облегчением: чародей мёртв. Теперь-то уж точно мёртв, теперь — наверняка. Мертвее не бывает.