Своих у него уже не оставалось. Ни одной.
Зигфрид принадлежал хозяину метательной стрелки целиком, со всеми мыслями и всеми будущими поступками. Ибо ни то, ни другое не принадлежало барону. Прежнего барона Зигфрида фон Гебердорфа больше не существовало. Барон Зигфрид фон Гебердорф перестал быть самим собой.
«Чудесно! Теперь посмотрим, кто ты, и на что можешь сгодиться».
Зигфрид не возражал. Не мог. Он был готов к любой службе.
Зазубренное остриё намертво засело в крепкой жилистой шее. Слабый ветерок покачивал лёгкую шёлковую ленту, свисавшую между лопаток, словно поводок от ошейника.
Имам Времени, Хасан-ибн-Шаабахт поднялся с подушек и обошёл дымящуюся жаровню. Густые молочно-белые клубы послушно расступались перед имамом, после чего вновь смыкались за его спиной. Ни одна дымная струйка не смела коснуться Старца Горы. Зато плотное и невесомое белёсое одеяло полностью укрывало женское тело, распростёртое на мягких коврах.
Хасан приблизился к Арине Никейской почти вплотную. Дымная пелена приоткрылась, не выпуская, однако, одурманенную пленницу из своих объятий. Царевна была красива. Вот только красоту эту сильно портила сейчас гримаска глупого щенячьего восторга. Впрочем, любой человек, оказавшийся в уютном мирке гашишных грёз, становится глуп до безобразия. Глуп и совершенно беспомощен. Что-что, а это имам знал хорошо.
На ухоженном лице Арины застыла беспричинная радость несчастного, повредившегося рассудком. Закрытые глаза жмурились от переполнявшего царевну счастья. По губам Арины блуждала блаженная улыбка. Из уголка рта стекала слюна.
Хасан усмехнулся. Ему удалось обрести власть над телом ведьмы. Со временем он подчинит и её разум. Надо только подождать немного — и Арина сама откроет то, что ему нужно. Люди быстро привыкают к дурманному раю и готовы на всё, лишь бы иметь возможность снова и снова туда возвращаться. А чародеи и чародейки — они ведь тоже люди. Знающие и умеющие больше других, но всего лишь люди.
Да, надо только подождать.
А пока тянутся минуты…
Взгляд имама скользнул по подсохшим кровавым пятнам на ковре, по оторванным Тропой копытам, по конскому черепу, валявшемуся возле пленницы. Хасан неодобрительно покачал головой. Он не терпел грязи в этой комнате. Но когда здесь вершится колдовство, прибираться некому. Так что придётся как-нибудь обойтись своими силами.
Имам потянулся к окровавленным останкам. Сначала следовало вышвырнуть их за дверь. Потом — вытянуть из-под царевны заляпанный кровью ковёр, свернуть его и убрать. Положить другой…
Сухая старческая ладонь тронула конскую морду. И в тот же миг Хасан отдёрнул руку.
Только теперь, прикоснувшись к безобидному на первый взгляд куску мёртвой плоти, Хасан почувствовал слабый, тоже умирающий, но вполне ещё ощутимый след чужой магии. Над конём, прыгнувшим на Тропу вслед за Ариной, было сотворена волшба. Судя по всему — боевая. Скорее всего, защитная. Впрочем, какая именно — не важно. Важен сам факт: конь нёс в себе чужую магию. И эти копыта несли. И эта морда. И эта кровь, впитавшаяся в ворс ковра.
Неприятное открытие. Очень неприятное.
Хасан процедил сквозь зубы длинное ругательство. Он сумел провести вокруг пальца никейскую ведьму, но сам при этом проявил непозволительную глупость. Он наивно полагал, что все чуждые магические токи идут от пленницы. Оказалось, нет. Не только от неё оказалось.
Руки имама стремительно вычертили в воздухе колдовской знак. Шевельнулись губы. Колыхнулись клубы белёсого дыма. Он сделал то, что следовало бы сделать с самого начала.
Сильное очищающее заклинание смыло остатки чужой магии с конской плоти и крови, как бурный горный поток смывает грязь с сапог. Но вот успел ли он? Не опоздал ли? В этом у Хасана уверенности не было.
Скверно, ох, до чего же скверно! Копыта и кусок конского черепа, помеченные чужой магией, могли указать путь в его крепость тому, кто наложил чары на коня. И это могло случиться гораздо быстрее, чем докатилась бы до посвящённых волна Силы, открывшей Тропу.
Сумел ли он вовремя оборвать опасную нить? Хасан размышлял недолго. Имам решил не рисковать. Точнее, он выбрал наименьший риск.
Хасан быстро вернулся к жаровне. Воздел руки над кристаллом с Костью. Произнёс Слово. Раньше он не прибегал к этому средству. Но раньше в этом не возникало острой нужды. Теперь же…
Блеснул и пробудился древний артефакт. Ленивые дымные струйки ожили, заметались встревоженными вихрями, а после — распластались по полу, вдавленные в мягкие ковры.
Сокрытая Мощь Кости высвободилась. Высвободилась по-настоящему, как никогда не высвобождалась прежде. Выплеснулась и растеклась по курительной комнате под тихое бормотание имама. Проникла под ковры, под пол, ещё ниже, и ещё дальше, пропитывая башню и всю крепость до самого основания, пронизывая каменные строения незримыми колдовскими нитями, выходя далеко за пределы стен…
Беспамятная пленница, с которой на несколько мгновений схлынула белёсая пелена, заворочалась и застонала. Но очнуться Арина не успела. Хасан завершил новую волшбу прежде, чем никейская царевна пришла в себя.
Успокоившиеся дымные покрова вновь обволокли гречанку. На уста пленницы вернулась безмятежная улыбка.
Хасан вздохнул. Так будет надёжнее. Разбуженная сила Кости укроет крепость от чужой магии. Правда, при этом, она откроется сама. Ещё вернее, ещё явственнее откроется. Любой посвящённый почует магический щит, поставленный над крепостью, скорее, чем проложенную Тропу. Но всё же не сразу почует. А оставаться сейчас без щита имам не желал. Ему не давала покоя чужая магия, крывшаяся в лошадиной морде и копытах. Чужая магия тревожила.