Разноцветные искры впереди раздвигали стену плотного мрака. Перед глазами маячила горбатая спина князя.
Они то ли шли, то ли плыли. Под ногами мягко пружинило. В спину словно подталкивало что-то. Они просто ДВИГАЛИСЬ. Вперёд и прямо. Это длилось дольше, чем предполагал Тимофей. Впрочем, на путанных навьих путях (а любая Тёмная Тропа — это дорога нави) время и расстояние измеряются не так, как в понятном и привычном мире яви.
Тропа Угрима закончилась внезапно. Точнее не закончилась, а уткнулась в другую Тропу — просторную и широкую, как турнирное ристалище, как проезжий тракт в ярмарочный день.
Лишь подрагивающая плёнка истончённого и растянутого, словно бычий пузырь, мрака отделяла сейчас два колдовских пути. По плёнке-пузырю причудливо расплывались пятна и кольца подвижной мути, но при этом полупрозрачная преграда почти не мешала обзору.
И уж дальнейшему продвижению она тоже воспрепятствовала бы едва ли. Тимофей был уверен: князь-волхв порвёт её движением мизинца. Однако Угрим остановился сам и, подняв руку, остановил других.
«Чего он медлит?!» — удивился Тимофей.
«Потому что сейчас нужно так, а не иначе» — прозвучало в голове.
Князь! Угрим безмолвно общался с ним, даже не повернув головы. Тимофей отшатнулся.
«Княже? Ты читаешь мои мысли?»
«Здесь это нетрудно, Тимофей. Помыслы того, кто не обучен их прятать даже в обычном мире, в тишине Тёмной Тропы звучат особенно громко. Как только мы переступим с Тропы на Тропу, вам уже не скрыть своих мыслей от мага, ворожеи и шамана. Поэтому войти нужно так, чтобы это уже не имело значения».
Тимофей понял только одно: надо ещё немного подождать, осмотреться, выбрать подходящий момент для атаки. Самый подходящий.
Голос Угрима в голове смолк. Возможно, князь говорил сейчас с другими ратниками. А может быть, просто оценивал происходящее за последней зыбкой преградой. Тимофей подошёл поближе к тонкой плёнке-границе между Тропами. Сзади подтягивались и заглядывали через плечо дружинники.
На чужой Тропе их пока не замечали. Возможно, плёнка была непроглядной с той стороны. А может быть, их не видели по другой причине: на чужой Тропе кипела битва.
Мелькали тени людей и лошадей. Текла кровь. Колыхались стены упругого мрака. Слабо мерцали неестественным бледновато-призрачным светом затухающие головешки шаманских костров. Разноцветными вихрями кружились колдовские искры.
Соприкасаясь с пролитой кровью, магические огоньки наливались силой и светились ярко, сочно. Кровь же быстро испарялась и впитывалась тьмою. Но всё же крови было слишком много, и она не успевала исчезать. Кровь капала сверху, стекала по чёрным стенам, струилась под ногами людей и под лошадиными копытами.
Одолевали, конечно же, латиняне. Конные рыцари уже смяли почти всех татарских нукеров. Лишь с полдюжины уцелевших степняков прикрывали с флангов и тыла израненного шамана, перед которым громоздилась гора трупов. Но кочевники гибли один за другим.
Шаману приходилось туго. Покрытая запёкшимися кровяными пятнами одежда степного колдуна зияла прорехами, дымилась и тлела. Кожа и плоть на правом боку были изодраны в клочья. На левом бедре из глубокой раны выступала кость. Обычный человек давно бы свалился замертво. А этот, казалось, даже не чувствовал боли. Этот сопротивлялся. Пока…
Михель и Арина дружно наседали на татарского колдуна.
Странно только, что колдовские кристаллы без дела валялись под ногами чародеев. За толстой прозрачной коркой темнели усохшие руки навьей твари. Правая рука в одном кристалле. Левая — в другом. Ни степняцкий шаман, ни маг с ворожеёй не пользовались в этом бою их силой. Почему?
Тимофей пригляделся: чёрная пульсирующая жилка связывала оба артефакта.
«Княже, что это? Что происходит с Костьми?» — задать вопрос вслух Тимофей не мог, но его мысли были услышаны.
«Одна Кость сдерживает силу другой, — беззвучно ответил князь. — Кристалл поглощает мощь кристалла. Такие заклинания нетрудно творить вдвоём».
Ну да, маг и ворожея — их ведь двое!
«Михель и Арина связали Кости друг с другом, и тем самым лишили противника возможности вырваться с Тропы», — добавил Угрим.
«А без помощи Чёрной Кости Тропы не покинуть?»
«Никак. Только сила Кости открывает Тропы и выводит с них. Связь между кристаллами оборвётся, когда погибнет шаман. Или когда шаман одолеет. И это нам только на руку. Сейчас латинянин, гречанка и степняк бьются, не прибегая к навьей силе».
Тимофей вздохнул. Вообще-то, на его неискушённый взгляд, опасного чародейства на чужой Тропе доставало и без Кощеевой Кости.
Вот Арина, выхватывает из пространства перед собой сноп сияющих искр.
Вот Михель стремительным движением ладоней сдирает с колышущихся сводов Тропы клок тьмы — словно кору срывает с дерева, словно шкуру с туши снимает…
Искры, сжатые рукой ворожеи в шипастый ком, летят в противника.
Темнота в руках мага, будто большой осадный щит, прикрывает и латинянина, и гречанку от ответного удара.
А вот уже, наоборот, Арина отрывает с подрагивающих стенок навьей дороги пласт гибкого упругого мрака и разворачивает перед собой и Михелем. А Михель мечет во врага искрящегося ежа.
Эти двое действовали как один человек. Чётко, слажено, продумано. Когда бил латинянин, гречанка прикрывала себя и его. Когда атаковала ворожея, обоих защищал маг. Потому и не было ни на ком из них серьёзных ран. Так — царапины, ссадины, да редкие прорехи на одежде.
Степняку же приходилось и обороняться, и нападать самому. Шаман не успевал отражать все удары, и его атаки не достигали цели. К тому же эта Тропа была проложена не им, и брать из неё силу татарин не мог. Он довольствовался тем, что имел при себе.