Тропа колдунов - Страница 65

— Хан? Император? — Угрим окинул взглядом лица союзников. — Ворота открыты. Теперь остаётся только войти в них.

О том, что до ворот ещё нужно добраться, князь упоминать не стал.

Наступившую было тишину вновь разорвали бой барабанов, рёв рогов и разноязыкие команды. На этот раз Феодорлих двинул вперёд фламандцев, швейцарцев и генуэзцев. Ровный строй, ощетинившийся пиками, топорами на длинных рукоятях и боевыми цепами медленно, но неумолимо приближался к разбитым воротам.

За плотными шеренгами передовых отрядов следовали лучники Огадая и немецкие арбалетчики. Стрелки следили за стенами, готовые в любой момент прикрыть имперскую пехоту. Спешившиеся рыцари и татарские нукеры наступали второй волной.

Воротная арка темнела приоткрытым зевом. Дымились разбитые створки. Защитники на стены не поднимались. Даже бесерменский чародей куда-то исчез со своей башни. Что он задумал на этот раз? Чем занят?

Горная цитадель казалась обезлюдевшей и оттого выглядела особенно зловеще.

Но рога выли и стучали барабаны. Командиры гнали людей к крепости по трупам тех, кто уже пытался пройти этот путь прежде. Стена пик и алебард подползала к каменной стене. Передние ряды уже приблизились на расстояние прицельного выстрела.

Но никто не стрелял. И никто на этот раз не творил боевую волшбу. Пока…

Опять какая-то ловушка? Тимофей покосился на Угрима. Князь, прищурившись, смотрел на стены.

Крепость и передовую линию штурмующих разделяло уже шагов триста, не больше.

И — ничего.

Двести шагов.

И по-прежнему — ни одной живой души на стенах.

— Да куда же они все подевались-то? — пробормотал Тимофей.

Угрим молчал.

Сто шагов…

И — вой! Дикий, многоголосый, яростный. Заглушающий барабаны и трубы.

И — визг, и вопли.

Под чудовищным напором слетела с петель расколотая воротная створка. Крепость выплеснула из тёмного прохода арки своих защитников. Пространство между стенами и латинянской пехотой заполонили белые фигуры, опоясанные красным. Вооружённые саблями и короткими копьями, облачённые в лёгкие доспехи, а то и вовсе не прикрытые бронёй, ассасины с ходу бросались в рукопашную.

Стрелки — и лучники Огадая, и арбалетчики Феодорлиха — вдруг оказались не у дел. Разить врага через головы впередиидущих можно только если противник находится на стенах или на изрядном удалении. Сейчас же вести эффективную навесную стрельбу было никак невозможно. А расступиться, чтобы позволить стрелкам возможность сделать залп в упор, копейщики и алебардщики тоже не могли. Попросту не успевали.

* * *

Вылазка была стремительной и отчаянной. Первый натиск латиняне выдержали лишь потому, что сумели сохранить строй. Но из разбитых ворот выбегали всё новые и новые бесермены. Беснующаяся, вопящая толпа яростно наседала. Толпа билась о живую стену, словно волна о скалу, но не откатывалась обратно и не отступала ни на шаг.

Безумцы в белом, как показалось Тимофею, искали не столько боя, сколько смерти. Неустрашимые и иступленные, они лезли прямо на заточенную сталь. Одни бросались на пики и, сгребая руками смертоносные наконечники, падали, пронзённые. А, падая сами — пригибали к земле и вражеское оружие. Другие подставляли головы под алебарды и боевые цепы, стараясь своим весом свалить противников с ног и взломать плотный строй. Третьи карабкались по трупам, чтобы нанести смертельный удар.

Длинные пики вязли в месиве тел, тяжёлые топоры, палицы и кистени на длинных древках не успевали подниматься и опускаться. Зато лёгкие копья и изогнутые ассасинские сабли били быстро, часто, точно.

Линия имперцев прогнулась, сломалась в двух, нет — уже в трёх… в четырёх местах. Белые фигурки бросались в бреши, просачивались сквозь первые ряды и сражались уже в глубине латинянского строя. Строй мешался, ломался… Пикинёры и алебардщики хватались за короткие мечи и кинжалы, резались с врагом насмерть, бились голыми руками.

Под стенами цитадели росли завалы из мертвецов и раненых, кровь текла рекой, а крепость всё извергала и извергала новых безумцев.

— Неужели бесерменский колдун гонит за стены всю свою рать?! — пробормотал Тимофей.

— Похоже на то, — хмуро отозвался Угрим. — Очень похоже…

Феодорлих и Огадай уже бросили в бой свои лучшие отряды. Отборные рыцари и нукеры (и те и другие, конечно же, спешенные: коннице по ущелью не проехать) раздвинули стрелков, прошли сквозь смешанные ряды авангарда, вклинились в толпу ассасинских воинов, рассекли её на части, разделили, развалили, оттеснили.

Латиняне и степняки с новой силой навалились на противника, двинулись дальше, прорубая путь к воротам, вдавливая защитников обратно в крепость. Но и сейчас каждый шаг к цитадели давался великим трудом и большой кровью.

Трупы у подножия стен ложились всё плотнее. А белые бесермены сражались с прежней яростью. Хотя какие там белые! Теперь не только пояса ассасинов, но и их одежды были окрашены в красное. Цвета невинности больше не нёс на себе никто. Всюду сплошь был только цвет крови. Яркой, свежей, блестящей.

Наконец, наступил момент, когда Тимофей понял: крепость больше не выплёскивает вовне новых воинов. Силы обороняющихся таяли. Силы, но не исступление.

Последняя, самая отчаянная сеча вскипела в воротах. Здесь в тесном проходе вынуждены были остановиться даже лучшие воины Феодорлиха и Огадая. Мертвецами оказалась завалена добрая половина арки. Ещё немного — и вся она будет забита трупами под самые своды. И какой тогда, спрашивается, прок во взломанных воротах? Хотя с другой стороны… Какой прок в крепости, защитники которой заложили ворота собственными телами и уже не могут удерживать стен?