Латинянин поднялся над заборалом и уже готовился прыгнуть в крепость. Тимофей нанёс сильный рубящий удар в ноги. Будто бы в ноги… Рыцарь опустил шестопёр, прикрывая колено и голень. Однако Тимофей бил со скрытым умыслом.
Он изменил направление удара. С маху обрушил клинок на лестницу. Перерубил перекладину под ногами противника.
Хрустнуло. Латинянин, взмахнув руками, сверзился вниз.
А что Угрим? Тимофей снова стрельнул глазами в его сторону. И скользнул взглядом по рву.
Князь-волхв опять сводил руки. Сначала сводил, потом — разводил. Глинистые стенки рва сходились и расходились, сдвигались и раздвигались. Захлопывались, разверзались снова…
Земляная пасть захватывала штурмующих ряд за рядом. Пережёвывала добычу. Втягивая живых, выплёвывая кровь мёртвых. Первый штурм захлёбывался в этой крови.
Однако люди, утратившие страх, всё шли и шли… Вперёд, на смерть. До тех пор шли, пока внизу не взревели рога и трубы.
Ага! Михель отводил от опасного рва тех, кого ещё можно было отвести. Вторая волна штурмующих откатывалась назад.
Натиск латинян, уже прорвавшихся к стенам и не дождавшихся подмоги, ослабел. Штурмовые лестницы опустели. Те, кто пытался влезть наверх, были сброшены вниз. Тех, кто остался внизу, защитники крепости добивали из луков и забрасывали камнями.
Тимофей опустил меч. Для его клинка работы больше не было.
А вот Угриму, судя по всему, работёнки хватало. Князь-чародей опять творил колдовство.
Ров сомкнулся в очередной раз и…
И больше уже не открывался. Зато зашевелился вал с частоколом. Заскользили по склонам насыпи тела латинян пронзённые ищерскими стрелами, посыпались земляные комья…
Угрим, не умолкая ни на миг, бормотал неразборчивые волховские заклинания. Подавшись вперёд всем телом, упёршись плечом и руками в невидимую преграду, князь стал похож на мужика, бранящегося сквозь зубы и выталкивающего из колдобины перегруженный воз.
И Угрим в-в-вытолкнул!
Нет, не какую-нибудь там телегу! Князь сковырнул крепостной вал. Весь! Целиком!
Плотная насыпь, полукольцом охватывавшая прижатый к речному берегу город, грузно сдвинулась с места, поползла от Острожца земляной волной — распрямляясь и слегка покачивая гребнем из заострённых кольев. Оставляя за собой густой пыльный след.
Тимофей заворожено наблюдал за движением земли. Вот вал миновал сомкнутую пасть рва. Вот стёр и впитал кровавые лужи. А вот двинул дальше, постепенно набирая скорость.
Конница, возможно, смогли бы спастись от такого. Пешцы — нет. Это было видно и это было ясно. Отступавшим латинянам — в первую очередь. Однако паники во вражеских рядах не наблюдалось: сказывалось внушённое Михелем и Ариной бесстрашие.
Неприятельские отряды остановились и уплотнили строй. Ровными шеренгами, подпирая друг друга, выстроились впереди щитоносцы, копейщики и алебардщики. Стена щитов, лес пик и широкие лезвия топоров на длинных рукоятях должны были принять на себя первый, самый страшный удар, расковырять земляную массу и ослабить напор.
Из задних рядов густо полетели стрелы. Залп. Ещё один. Ещё… Нет, арбалетчики и лучники не пытались расстреливать надвигающийся вал. Стрелы усеивали пространство между движущейся насыпью и людьми, стоявшими неподвижно. Пёстрые оперения уже торчали, как трава, а стрелы всё продолжали сыпаться.
Земляная масса коснулась древок. Стрелы немного, чуть-чуть, но всё же замедлили продвижение вала.
Строй латинян разомкнулся. За воинами, закованными в железо, стояли две фигуры, не обременённые доспехами. Фигура в красном балахоне. И стройная женская фигура.
Михель. Арина.
Тимофей покосился на Угрима. Князь простёр перед собой руки, затем опустил ладони, словно пригибая что-то.
Перекошенный, зияющий дырами частокол сполз с вершины вала на его внешний склон, опустился к земле. Потемневшие, заострённые концы брёвен смотрели теперь не в небо, а целили в щиты и нагрудники латинян. Колья тына превратились в плотный ряд толстых копий.
Стрелки продолжали стрелять. Земляной вал, ощетинившийся деревянными зубьями, катился по ковру из оперений. Вал спотыкался о стрелы, подминая их, но, всё же, двигался дальше.
Михель и Арина ударили одновременно.
Взмах рук, раскрытые ладони…
Тимофей не увидел самой магии. Он видел только результаты магического действа. В надвигающуюся насыпь будто врылись глыбы, выброшенные мощным пороком. Насыпь вздрогнула. Изломанные брёвна посыпались из неё, словно выбитые зубы из десны. Разлетелись налипшие на вал человеческие останки и оружие. Утрамбованная земля брызнула вверх и назад, обращаясь в безобидные рыхлые холмики и кочки — невысокие, неприметные и неподвижные.
Ещё удар, ещё, ещё, ещё…
Маг и ворожея яростно крушили вал. Земляную стену то тут, то там разрывали широкие бреши. Расчленённая и разбитая насыпь замедляла движение, но не останавливалась.
— Вблизи-то оно конечно, — расслышал Тимофей злой голос князя. — Вблизи так можно. Только всего вам уже не срыть. Не успеть…
И — вновь невнятное бормотание. Князь-волхв, сосредоточившись, толкал разбитую насыпь дальше.
Остатки земляной стены рваной и изломанной волной накатили, на стену живую. Удар был страшен. Много страшнее, чем натиск тяжёлой конницы.
Сначала заострённые брёвна частокола раздвинули пики и алебарды, разнесли в щепу осадные щиты, смяли доспехи, изорвали плоть. Потом латинянский строй накрыла земля. Копейные наконечники и тяжёлые лезвия алебард взрыхлили и сковырнули внешний слой вала, но не остановили насыпь.